помощь советом и делом
тоже можно такую же лавку открывать
помогаю значит бате, он жалобу в арбитраж накатал на обжалование постановления ространснадзора по 11.15.1 ну и сам все запечатал, а я ток отправил вчера
сегодня говорит не оплатил пошлину и не вложил платежку
я говорю ее и нахуй не надо платить алло
ну он мне говорит чтоб я не умничал и позвонил в суд
звоню в канцелярию. там такая девочка с таким красивым голоском юридической бляди говорит мне мы консультации не проводим
судья вынесет решение и вы узнаете
пизда блядь
аж захотелось повторить вояж в нальчик 2005 года
но голос хороший
практически влюбился
«Человек веселый и даже добродушный, я не знал счета врагам, хотя никогда не вставал никому поперек пути, никого не отталкивал.
С дней моей безумной юности я играл на всевозможных инструментах, но ни к какому цеху музыкантов не принадлежал, и люди искусства меня ненавидели.
Я изобрел несколько отличных механизмов, но не входил ни в какой цех механиков, и профессионалы злословили на мой счет.
Я писал стихи, песни; но кто бы счел меня поэтом? Я ведь был сын часовщика.
Не увлекаясь игрой в лото, я писал театральные пьесы; но про меня говорили: «Куда он суется? Это же не писатель — он ведь крупный делец и неутомимый предприниматель».
Не найдя никого, кто пожелал бы меня защищать, я опубликовал мемуары, чтобы выиграть затеянный против меня процесс, который можно назвать чудовищным, но люди говорили: «Вы же видите, это ничуть не похоже на записки, составляемые нашими адвокатами. С ним не умрешь от скуки; и разве можно терпеть, чтобы этот человек доказал свою правоту без нашей помощи?»
Я обсуждал с министрами важнейшие пункты реформ, необходимых для наших финансов; но про меня говорили: «Куда он суется? Он ведь не финансист».
В борьбе со всеми властями я поднял уровень французского типографского искусства, великолепно издав Вольтера... но я не был печатником, и обо мне говорили черт знает что. Я запустил в ход одновременно прессы трех или четырех бумажных мануфактур, не будучи фабрикантом,— фабриканты и торговцы ополчились на меня.
Я вел крупную торговлю во всех концах света, но не объявил себя негоциантом. До 40 моих судов бывало одновременно в плавании — но я не значился арматором, и мне чинили препятствия в наших портах.
Моему военному кораблю, вооруженному 52 пушками, выпала честь сражаться вместе с кораблями его величества при взятии Гренады. Флотская гордыня не помешала тому, что капитан судна получил крест, другие офицеры — военные награды, но я, в ком видели втирушу, только потерял свою флотилию, которую конвоировал этот корабль.
Из всех французов, кто бы они ни были, я больше всего сделал для свободы Америки, породившей и нашу свободу, я один осмелился составить план действий и приступить к его осуществлению, вопреки противодействию Англии, Испании и даже самой Франции. Но я не был в числе лиц, коим были поручены переговоры, я был чужой в министерских канцеляриях.
Прискучив жилищами, выстроившимися в однообразный ряд, садами, лишенными поэзии, я выстроил дом, о котором все говорят, но я — не человек искусства.
Так кем же я был? Никем, кроме как самим собой, тем, кем я и остался, человеком, который свободен в оковах, не унывает среди самых грозных опасностей, умеет устоять при любых грозах, одной рукой — вершит дела, другой — ведет войны, который ленив, как осел, и всегда трудится, отбивается от бесчисленных наветов, но счастлив в душе, который никогда не принадлежал ни к одному клану ни к литературному, ни к политическому, ни к мистическому, который ни к кому не подольщался и потому всеми отвергаем».
Journal information